Соловей День отошедший не оставил в небе Ни облака, ни узкой полосы Угрюмого огня, ни смутных красок. Взойдем сюда, на этот старый мост. Отсюда видно, как блестит поток, Но струй не слышно; он течет бесшумно По мягкому ковру травы. Все тихо, Ночь так спокойна! И хоть звезды тусклы, Подумаем о шумных внешних ливнях, Что радуют зеленый мир, и мы Найдем отраду в тусклом свете звезд. Но слушайте! Вот соловей запел. "Звучнейшая, печальнейшая" птица! Печальнейшая птица? Нет, неправда! Нет ничего печального в Природе. То, верно, был ночной скиталец, с сердцем, Пронзенным памятью о злой обиде, Недуге давнем иль любви несчастной (Собой, бедняга, наполнявший все И слышавший в нежнейших звуках повесть Своей же скорби), иль ему подобный, Кто первый назвал эту песнь печальной.
И этой басне вторили поэты, Которым, чем за рифмами гоняться, Гораздо лучше было бы прилечь На мху лесной лощины, у ручья, При солнце или месяце, внушеньям Живых стихий, и образов, и звуков Всю душу отдавая, позабыв И песнь свою, и славу! Эта слава Тонула бы в бессмертии Природы, - Удел достойнейший! - и эта песнь С Природой бы слилась, и как Природу Ее любили бы. Но так не будет; И поэтичнейшая молодежь, Что коротает сумерки весны В театрах душных, в бальных залах, сможет По-прежнему сочувственно вздыхать Над жалобною песнью Филомелы. Мой друг, и ты, сестра! Открыта нам Другая мудрость: в голосах Природы Для нас всегда звучит одна любовь И радость! Вот веселый соловей Стремит, торопит сладостный поток Своих густых, живых и частых трелей, Как бы боясь, что тьмы апрельской ночи Ему не хватит, чтобы песнь любви Спеть до конца и с сердца сбросить груз Всей этой музыки! Я знаю рощу, Дремучую, у стен высоких замка, Где не живут уже давно. Она Вся заросла густым хворостником, Запущены широкие аллеи, По ним трава и лютики растут. Но я нигде на свете не встречал Так много соловьев; вдали, вблизи, В деревьях и кустах обширной рощи, Они друг друга окликают пеньем, - Где и задор, и прихотливость лада, Напевный рокот и проворный свист, и низкий звук, что всех других отрадней, - Такой гармонией волнуя воздух, Что вы, закрыв глаза, забыть готовы, Что это ночь! Меж лунными кустами С полураскрытой влажною листвой Вы по ветвям увидите сверканье Их ярких, ярких глаз, больших и ярких, Когда лампаду страстную затеплит Светляк во мраке. Молодая дева, Живущая в своем радушном доме Поблизости от замка, в поздний час, (Как бы служа чему-то в этой роще, Что величавей, чем сама Природа) Скользит по тропам; ей давно знакомы Все звуки их и тот летучий миг, Когда луна за облако зайдет И смолкнет все кругом; пока луна, Вновь выплывая, не пробудит властно И дол, и твердь, и бдительные птицы Не грянут разом в дружном песнопенье, Как если бы нежданный ветер тронул Сто небывалых арф! Она видала Порой, как соловей сидит, вертясь, На ветке, раскачавшейся от ветра, И в лад движенью свищет, ошалев, Шатаемый, как пьяное Веселье. С тобой, певец, до завтра я прощаюсь, И вы, друзья, прощайте, не надолго! Нам было хорошо помедлить тут. Пора и по домам. - Вновь эта песнь! Я был бы рад остаться! Мой малютка, Который слов не знает, но всему Забавным подражает лепетаньем, Как бы сейчас он к уху приложил Свою ручонку, оттопырив палец, Веля нам слушать! Пусть Природа будет Ему подругой юности. Он знает Вечернюю звезду; раз он проснулся В большой тревоге (как ни странно это, Ему наверно что-нибудь приснилось); Я взял его и вышел с ним -в наш сад; Он увидал луну и вдруг умолк, Забыв про плач и тихо засмеялся, А глазки, где еще дрожали слезы, Блестели в желтом лунном свете! Полно! Отцам дай говорить! Но если Небо Продлит мне жизнь, он будет с детских лет Свыкаться с этой песнью, чтобы ночь Воспринимать, как радость. - Соловей, Прощай, и вы, мои друзья, прощайте! Перевод: М. Л. Лозинского Полуночный мороз Мороз свершает тайный свой обряд В безветрии. Донесся резкий крик Совы - и чу! опять такой же резкий. Все в доме отошли ко сну, и я Остался в одиночестве, зовущем К раздумью тайному; со мною рядом Мое дитя спит мирно в колыбели. Как тихо все! Так тихо, что смущает И беспокоит душу этот странный, Чрезмерный мир. Холм, озеро и лес, С его неисчислимо-полной жизнью, Как сны, безмолвны! Синий огонек Обвил в камине угли и не дышит; Лишь пленочка из пепла на решетке Все треплется, одна не успокоясь. Ее движенья, в этом сне природы, Как будто мне сочувствуют, живому. И облекаются в понятный образ, Чьи зыбкие порывы праздный ум По-своему толкует, всюду эхо И зеркало искать себе готовый, И делает игрушкой мысль. Как часто, Как часто в школе, веря всей душой В предвестия, смотрел я на решетку, Где тихо реял этот "гость"! И часто, С открытыми глазами, я мечтал О милой родине, о старой церкви, Чей благовест, отрада бедняка, Звучал с утра до ночи в теплый праздник, Так сладостно, что диким наслажденьем Я был охвачен и внимал ему, Как явственным речам о том, что будет! Так я смотрел, и нежные виденья Меня ласкали, превращаясь в сон! Я ими полон был еще наутро, Перед лицом наставника вперив Притворный взор в расплывчатую книгу: И если дверь приоткрывалась, жадно Я озирался, и сжималось сердце, Упорно веря в появленье "гостя", - Знакомца, тетки иль сестры любимой, С которой мы играли в раннем детстве. Мое дитя, что спит со мною рядом, Чье нежное дыханье, раздаваясь В безмолвье, заполняет перерывы И краткие отдохновенья мысли! Мое дитя прекрасное! Как сладко Мне думать, наклоняясь над тобой, Что ждет тебя совсем другое знанье И мир совсем другой! Ведь я возрос В огромном городе, средь мрачных стен, Где радуют лишь небо да созвездья. А ты, дитя, блуждать, как ветер, будешь По берегам песчаным и озерам, Под сенью скал, под сенью облаков, В которых тоже есть озера, скалы И берега: ты будешь видеть, слышать Красу обличий, явственные звуки Довременного языка, которым Глаголет бог, от века научая Себе во всем и всем вещать в себе. Учитель вышний мира! Он взлелеет Твой дух и, даруя, вспоит желанья. Ты всякое полюбишь время года: Когда всю землю одевает лето В зеленый цвет. Иль реполов поет, Присев меж комьев снега на суку Замшелой яблони, а возле кровля На солнце курится; когда капель Слышна в затишье меж порывов ветра Или мороз, обряд свершая тайный, Ее развесит цепью тихих льдинок, Сияющих под тихою луной. Перевод: М. Л. Лозинского Песня из "Запольи" Я увидала столб огня, До неба вознесенный. В нем птичка реяла, звеня, - Певец завороженный. В тумане светлом утонув, Он вился, ярок и лучист, Глаза - огонь, червонный клюв, А перья - аметист. И так он пел: "Прости, прости! О прошлом не грусти. Цветов увядших не вернуть, Росинкам дважды не сверкнуть. Май, счастлив будь! Пора нам в путь, В далекий путь! Прощай! Забудь!" Перевод: М. Л. Лозинского | | Любовь Восторги, страсти и мечты, Все, что волнует нашу кровь, - Питает ясный, чистый свет Твоих лампад, Любовь. Мне часто снится наяву Воспоминанье дней былых, Когда лежал я на холме У башен вековых. С зарей мешался блеск луны И предо мной стояла дева, - Моя надежда и любовь, Мой ангел - Женевьева. Я пел, и слушала она, Облокотясь у изваянья Стального рыцаря - в лучах Закатного сиянья. Так мало горя и забот В душе у юной Женевьевы, Но любо слушать ей мои Печальные напевы. Я пел ей повесть старины. Рассказ был мрачен и печален, Суров и дик, как скорбный вид Седеющих развалин. Она внимала, глядя ниц, В румянце нежного смущенья, Боясь взглянуть и встретить взгляд Любви и восхищенья. О скорбном рыцаре гласил Рассказ далекой старины Как обожал он десять лет Принцессу той страны. Как он страдал ... Но мой напев Подобен страстной был мольбе, Как будто пел я о другом, А думал о себе. Она внимала, глядя ниц, С волненьем пламенным в крови, Прощая пристальный мой взгляд, Исполненный любви. Когда ж я пел, с каким стыдом Был верный рыцарь прогнан прочь, И, обезумев, в чащах гор Скитался день и ночь, Как выходя из темных нор, Иль выбегая из дубрав, Иль возникая в блеске дня Среди зеленых трав, - Как у разбойников отбил Безумец даму в поздний час, - Не зная сам, кого от мук И от позора спас. И как, в раскаянье обвив Колена рыцаря рукой, Пыталась леди возвратить Душе его покой. И в тихий грот его взяла И не смыкала ночью глаз, Пока в себя он не пришел - Увы, в предсмертный час, И прошептал ... Но лишь достиг Я скорбной повести предела, И, дрогнув, голос мой упал И арфа онемела, - Все то, что властно над душой, Объяло сердце Женевьевы: Волшебный вечер, мой рассказ, И скорбный вздох напева, И дум и чувств неясный рой, И страх, дающий жизнь надежде, И все желанья, глубоко Подавленные прежде, - Все потрясло ее до слез - Любви, восторга, состраданья... И шепот с губ ее слетел - Чуть слышный, как дыханье. Она звала меня - и грудь Ее вздымалась молодая. Поймав мой взгляд, она ко мне Приблизилась, рыдая. Руками шею обвила, Приникла робко и несмело, И мне украдкою в лицо, Откинувшись, смотрела. То страсть была - и страх, и стыд, И было робкое стремленье Тесней прижать младую грудь - И скрыть ее волненье. Но успокоенная мной, В своей любви призналась дева И с той поры она - моя, Мой ангел - Женевьева! Перевод: С. Я. Маршака Льюти, или черкесская любовная песня Я над рекой блуждал всю ночь, Милый призрак гнал я прочь. Нет, образ Льюти, не зови, В душе у Льюти нет любви! Сиянье зыбкое луны И звезды дрожащий след Колебала грудь волны, Но сильнее падал свет На белеющий утес, Скрытый сумраком ветвей... Так белел меж темных кос Лоб возлюбленной моей... Нет, лживый призрак, не зови. В душе у Льюти нет любви! Я видел: медленно к луне Тучка бледная плыла. Вот просветлела в вышине И, тая в радужном огне, Лик луны заволокла. О, как теперь напоена Янтарным пламенем она! Так Льюти я ищу с тоской И, встретив, радуюсь минуте И бледной мертвенной щекой Я пью румянец нежный Льюти Нет, лживый призрак, не зови - В душе у Льюти нет любви! Но тучка дальше плыть должна. Зачем так скоро, о, побудь! Но, видно, тучка не вольна, И снова, пепельно-бледна, Она плывет в далекий путь... Так медленно отходит прочь Все печальней, Все бледней. Она скользит в глухую ночь, Как души мертвых в мир теней. Так суждено мне без тебя, О Льюти, в скорби изнемочь, Томясь, тоскуя и любя! Там - высоко во тьме ночной - Я вижу дымку, пар сквозной Бледней тончайших облаков - Как бы зефиров легкий рой, Резвясь на воле ночью ясной, Унес вуалевый покров С груди покойницы прекрасной. Ведь девы также умирали От нежной страсти и печали... Нет, лживый образ, не зови - В душе у Льюти нет любви! Чу, с обрыва ком за комом Вниз летит при каждом шаге, Будто гул, рожденный громом, Глухо тонет в сонной влаге. Два стройных лебедя в тиши Проснулись, зыбля камыши. О птицы снежные, как пышно Скользите вы в лучах луны, - Как будто музыке неслышной Движенья плавные верны. Всю ночь блуждайте вы вдвоем В лучах луны, а спите днем! Я знаю сад, где Льюти спит. Беседка милую таит. В саду жасмины пахнут сладко, Над ложем свищет соловей. О голос ночи, мне б украдкой На миг проникнуть в глубь ветвей, Как ты, незримый гость ночей! Там дышут груди молодые, Вздымаясь тихо в сладком сне, Как эти лебеди речные На тихо зыблемой волне! Нет, лживый призрак, не зови - В душе у Льюти нет любви! О, если б Льюти снился сон, Что я лежу пред ней, безгласный, Ее жестокостью сражен, Но все ж, как призраки, прекрасный. Я рад бы смерти, чтоб во сне Вздохнула Льюти обо мне... О призрак! Скорбь мою развей, Ведь может Льюти стать добрей... Перевод: С. Я. Маршака |
Свежие комментарии