На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Хвастунишка

6 778 подписчиков

Свежие комментарии

  • Наташа Ширинская
    Огромное спасибо за публикацию! Узнала очччень много интересного... Валерий Константиныч мой самый лучший друг... Име...НОСТАЛЬГИЯ. Песни...
  • Егор Иванов
    Правда?Древние цивилизац...
  • selyger ger
    И тут все вымерли..!Самые таинственны...

МЫ ИХ ЧИТАЕМ В ПЕРЕВОДЕ. Галактион Табидзе

Галактио́н Васи́льевич Таби́дзе (груз. გალაკტიონ ტაბიძე; 18 (по старому стилю 6) ноября 1892, с. Тшквиши (или Чквииси), близ Кутаиси — 17 марта 1959, Тбилиси) — грузинский поэт. Народный поэт Грузинской ССР (1933). Академик Академии наук Грузинской ССР (1944).

Один из ведущих грузинских поэтов XX века, оказал огромное влияние на все последующие поколения грузинских поэтов.


Еще при жизни Галактион был признан царем грузинской поэзии. Его перу принадлежат «Синие кони» , «Гобелен» , «Луна Мтацминды» , «Тополя в снегу» , «Офорт» , «Мрамор» , «Ветер дует» и многие другие
Переживший сталинские чистки 1930-х годов Табидзе оказался под давлением советских властей в постсталинское время, что привело его к депрессии и алкоголизму. В результате он был помещён в психиатрическую клинику, где и покончил жизнь самоубийством 17 марта 1959 года в возрасте 68 лет, выбросившись из окна третьего этажа.

Вчерашней ночью ветер прилетал —
И долго я не мог заснуть, к несчастью.
Пристанища тогда я не искал,
Но не было приюта у ненастья.
То всхлипывал за дверью гость ночной,
То сторожем под окнами шатался.
Он прошлое раскрыл передо мной —
И в горести я сразу разрыдался.

И я, как он, в безвестности бродил —
И столько я ночей своих прославил,
И сладостные мысли погубил,
Утехи и мечтания оставил...

Вчерашней ночью ветер прилетал —
И в час, когда настало пробужденье,
Был воздух пуст — и ясный свет упал
На землю без намека на движенье.

Я вышел в сад. На тропке, в тишине,
Листва уже лежала золотая —
И долго, долго брел я, как во сне,
В минувшие лета перелетая.

***

Одинокий, по улице брел он,
Следом — ветер и дождь, словно братья.


Божества в этот миг не обрел он,
Не узрел, как ни жаждал, Распятья.

Жар неслыханный в теле почуя,
Шапку снял он. Чело так пылало!
Дождь сгущался, сознанье врачуя,
И прохладная мгла обнимала.

Были здания частью пропажи,
Местность мнилась туманною тенью.
Лишь сменялись, шурша, экипажи,
Как пейзажи в цветном сновиденье.

Как, откуда?.. Он вздрогнул впервые,
На мосту неизведанном стоя.
Где же тяжесть? Узнают другие —
Он познал равновесье покоя.

***

Никогда еще в мире этом не рождалась спокойней луна!
И, в молчанье высот одета, лира вечера так стройна,
Дуновением тени кличет, их вплетая в недра древес...
В этой кротости, в этой неге я еще не помнил небес!
Расцвела луна, как мимоза, тонкой нитью свет протяжен,
И, укрыты ее свеченьем, словно легкий, воздушный сон,
Мне видны Кура и Метехи, истомившие белизной...
Никогда луна не рождалась глаз нежней в глубине ночной!
Здесь, где царственным сном страдальца призрак старца гордого спит,
Здесь, где вновь над кладбищем скорбным запах роз с ромашками слит,
Ниспадает к земле прекрасной горних звезд бесконечный свет...
Здесь бродил и Бараташвили: одиночества горше — нет...
Пусть и я умру в своих песнях — лебедь грустный светлых озер,
Только б вымолвить мне, что ночи жив в душе изначальный взор,
Как у сна вырастают крылья от небес до небес иных,
И раскрыла синь сновидений паруса мечтаний моих;
Как щемящая близость смерти изменяет звучанье грез
Человека — лебедя в мире всех гармоний земных и роз;
Как я чую, что в море этом для души — умиранья нет,
Что дорога грядущей смерти — лишь дорожный пурпурный цвет;
Что на ней золотая сказка — драгоценная дерзость певцов,
Что не помню я тише ночи — видно, смысл ее весь таков;
Что, ушедшие, рядом с вами я встречаю песнею смерть,
Потому что певец и царь я — да и как, умирая, не петь! —
Что за веком вам моя лира будет с песнею отдана...
Никогда еще в мире этом не рождалась спокойней луна!

***

Вечер, знаю, что в сад возле самого храма войдешь,
Удивление грусти своей ты к нему принесешь.

Словно росы посыплются с роз на старинные перстни,
Ароматом наполнив твои незабвенные песни.

Только ночью душа прозревает, как Троицу, чуя
Небеса и цветы — и прощанья черту вековую.

Видишь — память, как перстни, пылает огнем впечатлений.
Если демон придет — пусть, задумчив, стоит средь сомнений.

Из обители ветр сновиденьем уносит сквозь сад
Лишь моленье монахинь во тьме: Пощадите! Он свят!

***

В волосах давно уж серебриста вьюжность —
Старость эту пряжу выткала, спеша.
Я не обижаюсь, право же, на юность —
Ведь была она на редкость хороша.

Где же повседневность? Тоже миновала —
Ведь ее почти не помню на пути.
Жалобы на то, чего и не бывало,
Никогда нельзя нам вслух произнести.

Ужас раздвоенья вовсе мне не ведом —
Никогда не чуял и совсем не знал...
Я ведь жизнь проведал, чтоб услышать следом
Небывалый, горний, горестный хорал.

***

Ветер свищет, взмывает, летит,
Вслед за ним улетают листы...
Строй дерев изгибая, твердит:
Где же ты, где же ты, где же ты?..
Как дождит, сколько снега — беда!
Не найду я тебя никогда!
Облик ясный твой всюду со мной,
Неразлучный в юдоли земной!..
С неба изморось мысли кропит...
Ветер свищет, взмывает, летит!..

 

Да, ты венчалась в ночь эту, Мери*!
В ночь эту очи твои умирали.
Не было горше для неба потери —
С грустью осенней сравнится едва ли.

Вспыхнув, сиянье рвалось мне навстречу,
Пламя, дрожа, разгоралось сильнее.
Был отрешенней, чем все эти свечи,
Призрачный лик твой, сквозь тайну бледнея.

Куполом дивным храм был увенчан,
Розы сводили с ума, опьяняя,
Но ожиданьем измученных женщин
Не исцеляла молитва ночная.

Клятву былую твою вспоминаю...
Мери, и днесь я не верю — и дале...
Знаю — мученье со мной, но не знаю:
Ты ли венчалась? Тебя ль отпевали?

Камни перстней среди скал затерялись,
Ветра зрачками в рыдании стали...
Жалость — настигла, с сиротством — спознались,
Празднества днем этим мы не искали.

Хоть бы шаги меня дальше от храма
Прочь увели! — Я не видел — куда же?
Улицей ветер захлопывал рамы,
Дождь непрерывно твердил о пропаже.

В бурку плотнее закутаться надо,
Мысли отринуть — как сон, что не сбылся...
Что это? — Дом ее? — Нет с нею сладу! —
И, обессилев, к стене прислонился.

Скорби ни скрыть, ни постичь не умея,
Долго стоял я — и, встав надо мною,
Лишь тополей очертанья, темнея,
Звучной своей шелестели листвою.

Ветвь тополиная тихо шептала,
Только — о чем же? — Ах, Мери! — кто знает!
Видишь — судьба не меня ожидала,
С ветром порошей она исчезает.

И озаренье меня поразило:
Так исчезает? Молю я — кого же?
Может, мечта свои крылья раскрыла,
Крылья орла, воспарившего все же?

В небо зачем же с улыбкой глядел я,
Луч твой ловил, ниспадающий свыше?
И отчего же «Могильщика» пел я?
Кто «Я и ночь» мою понял и слышал?

Капли дождя в круговерти мятежной
Ранили сердце обидой высокой.
И зарыдал я — король безутешный,
Всеми покинутый Лир одинокий.

***

Упал ребенок в городскую пыль:
Глазищи лани, волосы-мимозы...
И с ветерком, напомнившим ковыль,
Явились Ангелы в лазури, льющей слезы.

Орала улица, гримасы рож влача.
И солнце, и очаг — теперь в каком пределе?
В деревне солнечной дремала алыча,
И сестры пели — но о чем же пели?

***

Так светла моя жизнь, как прозрачно вино,
И сияет, покуда хватает в ней света.
В ней давно я упрочил величье поэта,
А бессмертье настанет — я понял давно.

Ясных дней хоровод все такой же, не краше, —
И подъемлю я чашу за здравие ваше,
Чьи знакомства — лишь страсти, увлекшие слово.
Ни грядущего я не боюсь, ни былого.

***

Свиток в ладонях сжимая пергаментный,
Ангел на землю взирал безутешную.
Что же, прощай! Зря поверил я в памятный
Вечер с серьгою алмазною грешною!
Шепчут моления губы бескровные —
Он еще вспомнит величие горнее!..
Замки Грааля с Лидийской часовнею
Рухнули, — вспыхнуло пение скорбное...
Как побледнела мечта остраненная,
Равная небу в лазурном сиянии,
Облако с тополем — музыкой стройною
В дымке азийской, в плену расстояния!..
Ангел пергамент держал — продолжением
Листья взлетали — не с ними ль терзаемся?
Верил я зря. Мы томились сближением
Зря, — и отныне навеки прощаемся!..
Вихри янтарные занавесь смяли,
Вечер от страха дрожит и стеснения,
Ветер стихает — и розы увяли...
Что же, прощай! Навсегда! Без сомнения!..

***

Дней игра кружит ли, к нам пристрастна,
Иль цветы пылают в тишине —
Для меня, как день, давно уж ясно,
Что потомство скажет обо мне.

Пусть лета уходят в эстафете,
Ветер сменит ветры всех времен...
Как земля единственна на свете,
Так на ней — один Галактион.

Перевод с грузинского Владимира АЛЕЙНИКОВА

*

Княжна Мери Шервашидзе, муза поэта

наверх