Вади́м Леони́дович Андре́ев (25 декабря 1902 (7 января 1903), Москва — 20 мая 1976, Женева) — русский поэт и прозаик.
Первые стихи Андреев, еще будучи гимназистом, печатал в русской газете в Гельсингфорсе; оказавшись в Германии, поэзией занялся всерьез и стал публиковать свои произведения в берлинской газете «Дни».
Попали стихи Андреев также в антологию «Из новых поэтов» (1923). Осенью 1923 Андреев ушел из «Дней» и стал сотрудничать с выходившей в Берлине просоветской газетой «Накануне».В Берлине Андреев познакомился со многими известными русскими писателями, которые отнеслись к поэтической работе Андреев доброжелательно. Впоследствии Андреев вспоминал, как однажды «принес свои стихи Эренбургу», который «отметил удачный образ, незатасканные эпитеты...».
В Советском Союзе произведения Андреева начали появляться с 1960-х. Журналы «Звезда» и «Нева» опубликовали подборки его стихов, но в основном на родине Андреев стал известен как прозаик.
В России представительного издания стихов Вадима Андреева до сих пор не опубликовано.
Присела ночь у опушки косматой.
Чернее ночи острозубый тын.
Это ветер за горбатою хатой
Согнул приземистые кусты.
Это рваный бруствер взрезал
Землю осколком доски.
Это смотрит бойничным прорезом
Полусожженный скит.
Это я и не я, это кто-то,
Это слепой двойник —
Взводный мертвого взвода
Считает мертвые дни.
А вверху только темный и тусклый
Выжженный ночью пустырь.
Лицевой перекошенный мускул
И сухие, тугие кусты.
***
Слова пушистые и легкие, как пряжа,
Как протаявший снег на моей земле
Разве выскажешь ими соленую тяжесть
Нагих и голодных лет?
Разве мои жестяные строки
Лягут легким запястьем вкруг руки?
Я помню только потолок высокий
И злые утренние гудки.
Я знаю только казарменные песни
И махорочный дым голубой.
Я помню, помню тугой и тесный
По линейке вытянутый строй.
Я умру в прогнившем окопе,
Целуя трехгранный штык.
Надо мною топи затопят
Звездные, злые цветы.
***
Тянет, как тянет ко дну,
К перерытой земле.
Ущербный день прилег и пригнул
Зацветающий хлеб.
Точно высокая ступень,
Насупившийся лес вдалеке.
Согнувшаяся тень
На дорожном песке.
Не думать, что обойма остра,
Забыть прошуршавший приказ.
Переплетающиеся ветра
За краем прищуренных глаз.
А когда скажут: «в ружье»
И щелкнет знакомый затвор —
Не помнить, что вражеский бьет
Пулемет в упор.
***
Я отступил под рваным натиском атак
Гуди и плачь, разорванный провод.
Улиц надвигающаяся пустота,
Полночь — голодное слово.
Бетонный город на кресте рук —
Разве выдержит грудь эту тяжесть.
И стоит на голом ветру
Как у гроба Господнего — стража.
Но скоро фонарь-часовой
Задохнется от дыма и гари.
О боль разлившихся надо мной
Нерукотворных пожарищ!
Бейся, рук раздавленный крест,
Как под асфальтом поле ржаное.
Я полюбил в этой грузной игре
Невероятные перебои.
***
Сегодня ветром лес не чесан,
Сегодня трава на суглинках желта.
Под разбежавшимся откосом
Гниет перевернутый танк.
Взойду по ступеням остывшим
Желтых дней в острог войны.
Только ночь и тучи крышей,
И чугунные сны.
Ржавый визг — это ветер в решетке
Запутался лохматой бородой.
И прошелся веселой чечеткой
Пулемет по стене жестяной.
Бей же, бей — эти дни — недели,
Эти ночи — пустые года. —
Снег пулеметной метели,
Скашивающий врага!
Свежие комментарии