На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Хвастунишка

6 788 подписчиков

Свежие комментарии

  • selyger ger
    И тут все вымерли..!Самые таинственны...
  • Алексей Яковлев
    Спортсмены ездят по разным городам, у них режим. Но и трахаться хочется. Чтобы спортсмены не нарушали режим и не иск...Чирлидинг – танцы...
  • selyger ger
    Никогда не слышал... не очень сильный голос,  я бы сказал - певица - релакс!Не забудем мы ни ...

МЫ ИХ ЧИТАЕМ В ПЕРЕВОДЕ. Габриеле д’Аннунцио

https://cdn.maximonline.ru/26/0f/7a/260f7a1ecb8c6206a69a5102b759b9d4/477x600_1_79df055350e31cf5aecb6b1c5dad2cbf@665x837_0xac120005_10825602461529047042.jpg

Габрие́ле д’Анну́нцио (итал. Gabriele D'Annunzio; 12 марта 1863 года, Пескара — 1 марта 1938 года, Гардоне-Ривьера) — итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель. Член Королевской академии французского языка и литературы Бельгии.

Творчество д’Аннунцио отразило в себе едва ли не все особенности литературных течений на рубеже двух столетий. Изощренная по форме сенсуалистическая поэзия д’Аннунцио, еще далекая вначале от риторики будущего «сверхпоэта», отличалась смелостью эксперимента в сфере поэтического языка, во многом определив направление последующих поисков в этой области.

Одержимый гипертрофированным самолюбием, движимый отчасти ницшеанскими идеями «сверхчеловека», отчасти жаждой популярности, д’Аннунцио проделал путь от националистических и империалистических проповедей до принятия фашизма (любопытно при этом, что в последние дни жизни он сочинил эпиграмму на Гитлера).

Вершина творчества Д’Аннунцио – это, несомненно, сборник «Алкиона» (Alcyone), опубликованный в 1903 году. Тяга к растворению в живописной тосканской природе, смесь языческого пантеизма и христианского экстаза, античные и средневековые мотивы, заново соединенные в загадочном синкретизме — весь этот блестящий синтез духа времени нашел выражение в очень музыкальных стихах (не случайно на тексты Д‘Аннунцио было написано огромное количество камерных романсов), которые завершили традицию ХIХ века и заложили основу для дальнейшего развития поэзии ХХ века: многие достижения великих мастеров итальянской лирики прошлого столетия — в первую очередь, Эудженио Монтале — немыслимы без такого предшественника, как Д’Аннунцио (это особенно верно применительно к стилистике).

ВЕЧЕР

I

О милости прошу — не уходите
во тьму. Останьтесь! Неужели надо
вам света? Нет! Останьтесь, чтобы спада
не знал мой сон. Молю, не уходите.

Мне чудится, что нас изъест, как пламя,
палящий свет. Как долго день тянулся,
как долго! Я невольно содрогнулся:
он возвратится снова. Свет — как пламя.

Он мучит нас. В полдневном свете взгляды
мертвы в глазах усталых ваших. Тщатся,
но словно не решаются подняться
завесы век, и гаснут ваши взгляды.

Нет ничего, нет ничего печальней
в приходе тьмы, чем миг, когда на коже
ресницы застывают, как на ложе,
а складки губ лежат еще печальней.

II

Но кто найдет глаза щедрей и глубже,
чем ваши, если солнечное око
погаснет? И какой душе от рока
достался в дар провал грустней и глубже?

Я ничего подобного не знаю,
что бы лучилось столь же величаво
в вечерней мгле — бледна созвездий лава,
бледны цветы. Подобного не знаю.

Но что уравновешивает в жизни
моей души паденья без предела
и ужасы? Не умирает тело,
причастное потусторонней жизни.

С причудливым и зыбким очертаньем
слилась на небе тьмы вечерней пена,
на волосы ложится постепенно
вся эта тьма единым очертаньем,

одной волною и одной рекою
таинственной, упрямо вовлекая
в свои круги и память иссекая,
вторгаясь в разум древнею рекою.

III

Ты, в чьих глазах огромных средоточье
души моей и сердца трепетанье,
плачь надо мною, плачь, сестра страданья,
сестра заката, жизни средоточье.

Чтобы утешиться в минуту скорби,
тебя я создал из чистейшей сути,
нетленный призрак, но в душевной смуте
ты не утешишь глубочайшей скорби.

Перевод А. Ларина

ПАСТУХИ

Сентябрь, пора и нам. Повсюду сборы.
Сегодня пастухи мои в Абруццах,
открыв загоны, покидают горы,
влекутся к Адриатике пустынной
и — словно пастбища в горах — зеленой.

Они припали, уходя, к студеной
воде, чтоб вкус родной остался в каждой
груди отрадою в дороге долгой
и верх как можно дольше брал над жаждой.
Сменили напоследок хворостину.

Старинная тропа ведет в долину,
шаги трава густая заглушает,
безмолвная, как медленные реки.
О клич того, кто первым возглашает
о том, что наконец он слышит море!

И берегом уже отара вскоре
идет. Ни дуновенья. Ярким светом
настолько шерсть отбелена живая,
что стала на песок похожа цветом.
Знакомый шум звучит во мне стихами.

Зачем я не с моими пастухами?

Перевод Евг. Солоновича

Пиза

O Пиза, o Пиза! за Арно журчанье,
C которым покойней и слaще твoй отдых,
Тебя воспою, забывая мученья,
Как всякий, кто видел, как в сердце струятся
K тебe и закатная кровь и сиянье
Вечерних огней, и алмазные слезы
Трепещущих звезд, несущий забвенье
Луны чародейный напиток.

На вoдах прекрасных твoе отраженье
C улыбкой дремоты — как девушки образ,
Что в белых одеждах ночных y oкошкa,
От снов удалившись и в явь не вернувшись,
C ресниц своих сны отряхает.
Воздушно вoзносится мрамоp священный
Как будто паря над тобою, как будто
Eгo наделило вoздушнoй душою
Былого певучее эхo.
Но, может быть, ключ твоего обаянья —
Меж двyx кипарисов над пажитью смерти,
Напpoтив победного пышного леса
Сияющей юности, ярких деревьев,
Художником сoздaнных смело и живo —
На стенах угрюмых, слепых и безмолвных, —
Как будто на ясно-синеющем небе.
Быть может, сюда, убегая от бури,
Когда-нибудь я пpинесу свoю душу,
Чтоб крылья ее обновились.

Перевод Василия Сумбатова

* * *

Я — как ловец, уставший на лову.
Он лег в тени под яблоней. День прожит:
уж он оленей чутких не встревожит
и не натянет больше тетиву.

Плоды манят сквозь яркую листву —
он им упасть, ленивый, не поможет:
подымет он лишь то (и то быть может),
что вольно ветвь обронит на траву.

Но и вонзиться в сладость он глубоко
зубам не даст: что в глубине, то яд.
Впив аромат, он пьет росинки сока,

нетороплив, не грустен и не рад,
овеян миром гаснущего света.
Была недолга песнь его, и спета.

Перевод Владимира Жаботинского

* * *

Он отрок был в кудрях чернее ночи,
С глазами цвета волн, с мечтой в больших глазах…

Полунагой, в тени шатра сидел он, молча глядя
На жеребят, пасущихся вблизи. Шуршал ковыль

И мрак ложился над долиной. С далью
Она слилась, сожженная пожаром солнца…

На опечаленном дубу цикады пели. Кое-где
Блестящих ящериц змеился след блестящий…

На жеребят глядел, на спящих сном усталым
Цыган, печальный отрок, и мечтою

Он берег дальний видел. Ему снился
Пустынный берег, ветер, опьяненный солью

Морскими травами расшитые утесы,
И апельсинами пылающие барки,

В даль ярко-синюю плывущие безмолвно
Чтобы исчезнуть в ярко-синей дали…

И снилась ему глубь морей хрустальных,
Зеленая волна, в которой в жаркий полдень,
Как молодой дельфин влюбленный, он играл.

Трепал коварный ветер скорбные деревья,
День отзвучал… В затишье знойном отрок

Сидел, лаская старую гитару в полусне
И песню пел — про море пел он тихо…

Перевод Лидии Лебедевой

*

********************

О МЕСЯЦА СЕРП НЕВЫСОКИЙ

О месяца серп невысокий,
в пустынных волнах отраженный,
о серп серебристый, каких сновидений
колышется нива в сиянье твоем!

Дыхание трепетных листьев,
и вздохи цветов на полянах,
и сонное море… — ни песен, ни вскрика,
ни звука не слышит безмолвный простор.

Усталый гурман и любовник,
бессмертный народ засыпает…
О серп невысокий, каких сновидений
колышется нива в сиянье твоем!

Перевод Евг. Солоновича

Картина дня

наверх