Хаим Нахман (Хаим Иосифович) Бялик (ивр. ‏חיים נחמן ביאליק‏‎; 6 января 1873, Ивница, Житомирский уезд, Волынская губерния — 4 июля1934, Вена) — еврейскийпоэт и прозаик, классик современной поэзии на иврите (писал в ашкеназской фонетической традиции), автор поэзии на идише.

С детства проявлял незаурядные способности в учении, и подростком оказался в прославленной Воложинской иешиве, где тоже числился среди выдающихся учеников. Говорят, что после того, как Бялик прославился в светской ивритской литературе, Воложинскую иешиву закрыли. Если лучший ученик предпочел светскую жизнь, то чего же ждать от остальных?

Будущий великий еврейский поэт семнадцатилетним сбегает из Воложина в Одессу. Здесь он начинает самостоятельно изучать русский язык и русскую и европейскую светскую литературу. Впоследствии он опишет этот период как падение в объятия телесных страстей и отказ от мира духовности. Первое пребывание в Одессе отмечено в его биографии и в истории новоивритской литературы первым появлением в печати стихотворения “К ласточке”. Иегуда Равницкий – в недалеком будущем они станут близкими друзьями и сотрудниками – включает это стихотворение “К ласточке” в сборник “Пардес” (Сад). Всего в Одессе вышло три тома сборников новоивритской литературы “Пардес” в 1892, 94 и 96 годах. Историк и публицист С. Дубнов причислял их в рецензии в газете “Восход” (1894. №11) к числу лучших повременных (т.е. выходящих периодически) изданий на еврейском языке.

Второй раз Бялик приехал в Одессу в 1900 году весной. Этот одесский период продлился с некоторыми перерывами двадцать лет. Здесь он нашел круг друзей, учителей и учеников. В Одессе были написаны знаменитые поэмы, стихотворные циклы. Бялик-художник, классик поэтического иврита ХХ века осуществился именно здесь. Так в Одессе, где была основана еврейская русскоязычная литература, где благодаря присутствию Менделе Мойхер-Сфорима существовала как бы академия литературного идиша (не было писателя-идишиста, который не появился бы летом в Люстдорфе на импровизированных дачных “семинарах” у Дедушки еврейской литературы), начался новый расцвет древней, обуглившейся, казалось, ветви еврейской литературы – ивритоязычной.

А.М. Борочев, Ш. Черниховский, П. Хиршбейн, Х.Н. Бялик.
Одесса, 1905 г.

Литературная деятельность Бялика разбивается на два периода. Первый – 90-е годы, он – неоромантик. Он обращается с горячим чувством к старине, к духовности “бет-га-мидраш”, домов учения и рассуждения над Торой. Это учение поэт считает источником вечной жизни еврейского народа. Он скорбит над тем, что чуждая культура разрушает прежнее величие иудейского духа и прежде всего в душе самого поэта. Впрочем, его система образов не единообразна. Встречаем в стихах и изобличение закостеневших взглядов, истлевших в неподвижности с одной стороны и с другой стороны – бессмысленная погоня за золотом, на которую уходят остатки энергии и народных сил. Дух народный исчах – гремят строки Бялика – подымают его лишь скорпионы, божья казнь, да погромы – казнь людская.

Менделе Мойхер-Сфорим и Хаим Бялик. Одесса, 1910 г.

Во втором периоде Бялик прощается с романтикой “Сказанием о погроме”, известно, что в поэме отражены реальные погромные события, случившиеся в Кишиневе в 1903 году. В том же году была опубликована поэма, на русский перевел В. Жаботинский. В этом произведении, полном жутких, в том числе и пророческих видений, поэт не только и не столько клянет громил – эту грязь людскую, но ополчается на душевную дряблость, пассивность народа, который среди предков своих числит и воинов-Маккавеев, и мучеников веры...

Эта поэма воистину перевернула жизнь целого поколения. Огромную роль сыграли, конечно, и переводы. Бялик в первой половине XX века единственный еврейский поэт, имеющий мировую известность. Сборники его поэм и стихотворений вышли в свет не только на русском (его переводили Брюсов, Балтрушайтис, Ходасевич и др.), но и по-немецки и по-итальянски, а также на польском, французском, венгерском языках.

Когда Бялик уезжает в конце 1903 г. в Варшаву, чтобы возглавить тамошнюю соредакцию журнала “Гашилоах”, то долго не выдерживает, и уже в начале 1905 г. он опять в Одессе. В письмах этого периода признается, что очень скучает по городу: “Сердце мое, сердце мое принадлежит Одессе. Ой, Одесса! Будь прекрасна!” – этот полушутливый перифраз народной песенки на идиш повторяется рефреном в письмах друзьям.

Справа налево: Якоб Фихман, Хаим Бялик, Маня Бялик, Блума (сестра Мани). Одесса, 1905 г.

С 1905 года Бялик с женой поселился в доме № 9 по ул. Суворова (Малая Арнаутская была переименована так на короткий, но как раз “бяликовский” период). В этом же доме жил близкий друг Иегошуа Равницкий. С ним вместе Бялик подготовит издание “Агады” – избранных историй из Талмуда. Эта книга прославит издательство “Мория”, возглавляемое все теми же Бяликом и Равницким. Особенно большую роль для публики сыграет выпуск “Агады” на русском языке в переводе Семена Фруга. Переводить на иврит русскоязычных врачей и инженеров, адвокатов и коммерсантов, учить на иврите их детей – к этим образовательным целям устремляются творчество Бялика, его энергия уже в эти одесские годы. Сами стихи и поэмы оказываются весомыми аргументами в дискуссиях о жизнеспособности иврита в культуре современности.

Возвращаясь к дому № 9, хочется добавить, что одно время по этому же адресу жила семья Файнзильберг, в которой подрастал будущий Илья Ильф, а мемориальная доска на фасадной стене сообщала много десятилетий, что именно здесь проживал, распространяя в Одессе большевистскую “Искру” на заре века, Дмитрий Ильич Ульянов.

В 1921 году, с разрешения Советского правительства, из Одесского порта на Стамбул ушел “еврейский” пароход. На нем уезжали Бялик, Равницкий, историк Клаузнер, и многие другие: журналисты, раввины, меламеды, канторы, ученики иешив – те, о которых было сказано, что занимаются вредной отсталой деятельностью и не могут участвовать в построении светлого будущего.

Слева направо: Равницкий, Ан-Ский, Мойхер-Сфорим, Бялик, Фруг.
Одесса, 1910 г.

С 1925 и до конца жизни Бялик жил в Тель-Авиве, где для него был построен дом, очень напоминающий такие же двухэтажки с башенкой с улиц Уютной, Отрадной, Малой Арнаутской. Он занимался переводами, просветительской, издательской деятельностью, растил культурную среду древне-новой страны.

В архиве КГБ среди десятков тысяч дел хранится и семитомное, так называемое дело еврейских писателей. В 1950 году в Одессе были репрессированы десятки людей, связанных с еврейской культурой и образованием. Это были писатели, журналисты, бывшие и настоящие сотрудники еврейских (на идиш) изданий и бывшие учителя еврейских школ (прекративших свое существование в конце 30-х годов). Всем им вменялся в вину шпионаж, а главным доказательством его были “сионистские настроения”.

Следствие было жестким, измученные люди, избитые в буквальном смысле и безумными бесконечными допросами (так поэта Вайнермана допрашивали в общей сложности 250 часов, а учителя Хейфеца – ночами с 23 до 5 утра), слышали очередной вопрос: дайте откровенные показания о своей сионистской деятельности – и отвечали: Бялик, я знал Бялика, Бялик преподавал у нас на курсах “Тарбут”, я читал Бялика, я переписывал стихи Бялика для моей невесты, я признаюсь, что слушал выступления Бялика в 1919 году в Бродской синагоге... Молодой писатель и публицист на требования дать показания об известном одесском историке Сауле Яковлевиче Боровом (он, к счастью, оставался на свободе, чего арестант знать не мог) ответил, что видел в доме у Борового книжный шкаф – подарок Бялика, что семья историка дружила с поэтом и – самое обличительное! – Саул Боровой любит стихи Бялика и читает их наизусть.

Памятный знак на фасаде дома по улице Малой Арнаутской, 9, где Хаим Бялик жил в 1907 году

Анна Мисюк, старший научный сотрудник Одесского литературного музея

Источник

«Бежать? О, нет! Привык у стада»

И сказал Амассия Амосу: Провидец, беги!..
(Амоса, VII, 12)

Бежать? О, нет! Привык у стада
Я к важной поступи вола:
Мой шаг тяжел, и речь без склада
И, как секира, тяжела.

Мой пыл угас, и в сердце холод,
Но не на мне за то позор:
Не встретил наковальни молот,
И в гниль обрушился топор…

Что ж, покорюсь Судьбе решенной,
Свяжу мой скарб, стяну кушак
И прочь пойду, цены поденной
Не заработавший батрак.

И будут рощи мне подруги,
И будут долы мой приют,
А вас — а вас лихие вьюги,
Как сгнивший мусор, разметут…

«Ваше сердце»

Словно в дом, где разбито имя Бога над дверью,
В ваше сердце проникла толпа бесенят:
Это бесы насмешки новой вере — Безверью —
Литургию-попойку творят.

Но живет некий сторож и в покинутых храмах —
Он живет, и зовется Отчаяньем он;
И великой метлою стаю бесов упрямых
Он извергнет и выметет вон.

И, дотлевши, погаснет ваша искра живая,
Онемелый алтарь распадется в куски,
И в руинах забродит, завывая, зевая,
Одичалая кошка Тоски.

«Весна»

Новым ветром пахнуло… Небо снова бездонно,
Вновь открылися дали, широко, озаренно,
По холмам — звон весеннего гула…
На рассвете поляна теплым паром одета,
Влажно-зелены почки в ожиданьи расцвета —
По земле новым ветром пахнуло.
Свет победный не грянул полным громом разлива —
Он как песенка реет, непорочно, стыдливо,
Нежно-молод, как травы, как рощи…
Погоди — и прорвется жизнь, родник сокровенный,
И заблещет расцветом молодой, дерзновенной,
И великой, и творческой мощи!
Свет так ласково-нежен, воздух ласково-зыбок,
И на что ты ни взглянешь, всюду радость улыбок,
Чьи-то глазки горят отовсюду;
От всего ко всему словно нить золотая, —
Скоро, скоро забрызжет в блеске ландышей мая
Юность, юность, подобная чуду!
И вольются мне в душу с белым чадом сирени
Чары юности новой и старых видений —
Их дыханье весны всколыхнуло.
Вылью все, что мятется в сердце, полном весною,
Светлой влагой рыданий черный траур омою —
По земле новым ветром пахнуло!…

«Вечер»

Снова солнце взошло, вновь поникло за лес,
День прошел, и не видел я света;
День да ночь, сутки прочь — и ни знака с небес,
Ни привета.

И на западе снова клубятся пары,
Громоздятся чудовища-тучи —
Что там? зиждет миры или рушит миры
Некто дивно-Могучий?

Нет, не зиждутся там и не рушатся там
Ни миры, ни дворцы, ни престолы:
То свой пепел струит по земным наготам
Серый вечер бесполый.

И шепчу я: в заботах о вашем гроше
Своего не сберег я червонца… —
И встает Асмодей и хохочет в луче
Уходящего солнца.

«На страже утра»

Ты встречал ли на страже вступленье зари.
На небесный порог бледносине-кровавый?
Золотые потоки, багрец, янтари
Прорываются в высь, разливаются в ширь,
И встает богатырь —
Солнце Дня в облачении славы… —
Дивной мощи полна тех минут красота!
Словно близится Тайна — и нечто предтечей
Смутно бродит в душе, — но бессильны уста
Это нечто назвать, и не может извлечь
И одеть это в речь
Ни единый язык человечий.
Ты встречал ли на страже вступленье зари —
Первый проблеск рассвета на небе народа?
Мириады лучей — посланцы-бунтари —
С светлой вестью порхают и мчатся вокруг
На полночь и на юг,
На закат и к пустыням восхода…
Дивно яркий рассвет, дивно гордый восход!
Сохраним же хоть луч от зари, что мелькнула,
Чтобы завтра — потом, когда радость умрет
И вернется наш мрак, — эта искра у нас
Из заплаканных глаз
Иногда хоть сквозь слезы блеснула…