| Ленинградские деревья Им долго жить — зелёным великанам,
Когда пройдёт блокадная пора.
На их стволах — осколочные раны,
Но не найти рубцов от топора. И тут не скажешь: сохранились чудом.
Здесь чудо или случай ни при чём…
…Деревья! Поклонитесь низко людям
И сохраните память о былом. Они зимой сжигали всё, что было:
Шкафы и двери, стулья и столы.
Но их рука деревьев не рубила.
Сады не знали голоса пилы. Они зимой, чтоб как-нибудь согреться —
Хоть на мгновенье, книги, письма жгли.
Но нет садов и парков по соседству,
Которых бы они не сберегли. Не счесть погибших в зимнее сраженье.
Никто не знает будущих утрат.
Деревья остаются подтвержденьем,
Что, как Россия, вечен Ленинград! Им над Невой шуметь и красоваться,
Шагая к людям будущих годов.
…Деревья! Поклонитесь ленинградцам,
Закопанным в гробах и без гробов. Бомбёжка За лязгом и скрежетом — взрывы и свист.
Всё небо распорото боем.
И жёлтые звёзды срываются вниз:
Им выдержать трудно такое. И мечется между разрывов луна,
Как птица над лесом горящим…
Бомбёжка всё ближе. Взрывная волна
Мой дом задевает всё чаще. Холодный чердак, где находится пост,
Как старый скворечник, колышет…
Осколки зенитных снарядов и звёзд
Колотят по стенам и крышам. И вдруг — снова темень и тишь над тобой.
И звёзды на небе помятом
По прежним местам разобрались… Отбой.
За нынешний вечер — девятый… Опять фанера хлопнула в окне
И старый дом от взрыва закачался.
Ребёнок улыбается во сне.
А мать ему поёт о тишине,
Чтоб он её потом не испугался. «Весной пойду учительствовать к детям.
А поначалу думал, что каюк…»
Я слушаю, стараюсь не заметить,
Как рукава свисают, будто плети…
Сосед, скрипач, оставшийся без рук. Я к ним подойду. Одеялом укрою,
О чём-то скажу, но они не услышат.
Спрошу — не ответят… А в комнате — трое.
Нас в комнате трое, но двое не дышат.
Я знаю: не встанут. Я всё понимаю…
Зачем же я хлеб на три части ломаю? Ленинградки О. Ф. Берггольц Что тяжелее тех минут,
Когда под вьюгой одичалой
Они на кладбище везут
Детей, зашитых в одеяла. Когда ночами снится сон,
Что муж — навстречу, по перрону…
А на пороге — почтальон
И не с письмом, а с похоронной. Когда не можешь есть и спать
И кажется, что жить не надо…
Но ты жива. И ты опять
Идёшь на помощь Ленинграду. Идёшь, сжимая кулаки,
Сухие губы стиснув плотно.
Идёшь. И через грудь — платки:
Крест-накрест, лентой пулемётной. | Картошка На рынке у булочной тихо и грустно.
Как в древности, здесь натуральная мена:
Стакан отрубей — на полбанки капусты,
На плитку дуранды — четыре полена. На хлеб даже две стограммовых картошки
У этой дружинницы выменять можно.
Старик предлагает ей чайные ложки,
Однако старанья его безнадёжны. Сказала негромко: — Хлеб нужен для мамы. —
И ясно: другого обмена не будет…
На рынке у булочной граммы на граммы
Меняют друг с другом голодные люди. Я тут проходил, ничего не меняя,
А голод пошёл выворачивать тело.
Оно вдруг заныло, как рана сквозная:
Картошка проклятая в память засела. Пусть другие судачат:
Без удачи — беда.
Я не верю удаче
Без большого труда. Даже строчке не верю —
Стихотворной, моей,
Если я в полной мере
Не намучился с ней. Мне опять не до смеха,
Стих упрям, как всегда.
Не желай мне успеха,
Пожелай мне труда! Забвенье или память Забвенье или память? — спросишь ты.
И я тебе отвечу, жизнь, без спора:
Конечно, память! В ней мои мосты
В грядущий день. Она — моя опора. Когда приходит памяти конец,
Ты — дом, где окна досками забиты.
Нет ничего опаснее сердец,
В которых пережитое убито. Забыть, что было, — значит обокрасть
Самих себя своими же руками.
Становятся слепыми ум и страсть,
Когда у человека меркнет память. И я в свои недожитые дни
Взываю то с надеждой, то с тревогой:
О жизнь, ты только память сохрани,
Пока живу я, памяти не трогай! Её нести сквозь долгие года —
Нелёгкий труд. Но человек — не сито!
Тем, что ворчат: Она — твоя беда, —
Отвечу: В ней — мой свет, моя защита! Неверно, что сейчас от той зимы
Остались лишь могильные холмы.
Она жива, пока живые мы. И тридцать лет, и сорок лет пройдёт,
А нам от той зимы не отогреться.
Нас от неё ничто не оторвёт.
Мы с нею слиты памятью и сердцем. Чуть что — она вздымается опять
Во всей своей жестокости нетленной.
«Будь проклята!» — мне хочется кричать.
Но я шепчу ей: «Будь благословенна». Она щемит и давит. Только мы
Без той зимы — могильные холмы. И эту память, как бы нас ни жгло,
Не троньте даже добрыми руками.
Когда на сердце камень — тяжело.
Но разве легче, если сердце — камень?.. |
Свежие комментарии