Русская культура интересна не только своими шедеврами, но и тем, как она представляется в анекдотах и байках. Предлагаю несколько таких зарисовок из замечательной книги о русской культуре в портретах. Книга родилась достаточно неожиданно.
Однажды известный американский фотограф Марианна Волкова, жена Соломона Волкова, сидела с друзьями в своей квартире в Нью-Йорке и показывала фотографии: «Это Барышников. Это Ростропович, Это Евтушенко». И так далее. Сергей Довлатов, сидевший тут же, после каждого имени комментировал: «Я знаю про него одну дурацкую историю…».
И Марианну вдруг осенило: «Да это же готовая книга!» Так родилась книга о русской культуре в байках и анекдотах, из которой предлагаю несколько историй или сплетен (кому как нравится) о наших соотечественниках–диссидентах и не очень.
Белла Ахмадуллина
Это было после разоблачения культа личности. Из лагерей вернулось множество писателей. В том числе уже немолодая Галина Серебрякова. Ей довелось выступать на одной литературной конференции. По ходу выступления она расстегнула кофту, демонстрируя следы тюремных истязаний. В ответ на что циничный Симонов заметил: «Вот если бы это проделала Ахмадулина...»
Василий Аксенов
Аксёнов ехал по Нью-Йорку в такси. С ним был литературный агент. Американец задаёт разные вопросы. В частности: «Отчего большинство русских писателей-эмигрантов живёт в Нью-Йорке?» Как раз в этот момент чуть не произошла авария. Шофер кричит в сердцах по-русски: «Мать твою!..» Василий говорит агенту: «Понял?»
Юз Алешковский
В присутствии Алешковского какой-то старый большевик рассказывал: «Шла гражданская война на Украине. Отбросили мы белых к Днепру. Распрягли коней. Решили отдохнуть. Сижу я у костра с ординарцем Васей. Говорю ему: «Эх, Вася! Вот разобьем беляков, построим социализм — хорошая жизнь лет через двадцать наступит! Дожить бы!..» Алешковский за него докончил: «И наступил через двадцать лет — тридцать восьмой год!»
Владимир Войнович
Войнович рассказывал: «Шесть лет я живу в Германии. Языка практически не знаю. Ассимилироваться в мои годы трудно. Да и ни к чему. И все-таки постепенно осваиваюсь. Кое-что начинаю соображать. И даже с немецким языком проблем все меньше... Однажды шел я через улицу. Размечтался и чуть не угодил под машину. Водитель опустил стекло и заорал: «Du bist ein Idiot». И я,— закончил Войнович,— неожиданно понял, что этот тип хотел сказать...»
Владимир Ашкенази
Говорят, Хрущев был умным человеком. Но пианист Владимир Ашкенази был еще умнее. Многие считают Владимира Ашкенази невозвращенцем. Это не соответствует действительности. Ашкенази выехал на Запад совершенно легально. Вот как это случилось. (Если верить мемуарам Хрущева, кстати, довольно правдивым.)
Ашкенази был, что называется, выездным. Женился на исландке. Продолжал гастролировать за рубежом. И каждый раз возвращался обратно. Даже каждый раз покупал заранее обратный билет. Как-то раз они с женой были в Лондоне. Ашкенази обратился в советское посольство. Сказал, что жена больше не хочет ехать в Москву.
Спросил, как ему быть. Посол доложил все это министру Громыко. Громыко сообщил Хрущеву. Хрущев, как явствует из его мемуаров, сказал: «Допустим, мы прикажем ему вернуться. Разумеется, он не вернется. И к тому же станет антисоветским человеком». Хрущев так и выразился дословно: «Зачем нам плодить антисоветского человека?»
И продолжал: «Дадим ему заграничный паспорт. Пусть останется советским человеком. Пусть ездит, куда ему вздумается. А когда захочет, пусть возвращается домой». Домой Ашкенази так и не вернулся. Но своих родных от притеснений уберег. Все закончилось мирно и пристойно... Не зря говорят, что Хрущев был умным человеком.
Эдуард Лимонов
Это случилось на одной литературной конференции. В ней участвовали среди прочих Лимонов и Коржавин. В конце состоялись прения. Каждому выступающему полагалось семь минут. Наступила очередь Коржавина. Семь минут он ругал Лимонова за аморализм.
Наконец председатель сказал: «Время истекло». — «Я еще не кончил». — «Но время истекло...» Вмешался Лимонов: «Мне тоже полагается время?» — «Семь минут». — «Могу я предоставить их Науму Коржавину?» — «Это ваше право». И Коржавин еще семь минут проклинал Лимонова за аморализм. Причем теперь уже за его счет.
Джордж Баланчин
Баланчин жил и умер в Америке. Брат его, Андрей, оставался на родине, в Грузии. И вот Баланчин состарился. Надо было подумать о завещании. Однако Баланчину не хотелось писать завещание. Он твердил: «Я грузин. Буду жить до ста лет!..» Знакомый юрист объяснил ему: «Тогда ваши права достанутся брату. То есть ваши балеты присвоит советское государство».
«Я завещаю их моим любимым женщинам в Америке». — «А брату?» — «Брату ничего». — «Это будет выглядеть странно. Советы начнут оспаривать подлинность завещания. Кончилось тем, что Баланчин это завещание написал. Оставил брату двое золотых часов. А права на свои балеты завещал восемнадцати любимым женщинам».
Михаил Барышников
В Анн-Арборе состоялся форум русской культуры. Организовал его незадолго до смерти издатель Карл Проффер. Ему удалось заполучить на этот форум Михаила Барышникова. Русскую культуру вместе с Барышниковым представляли шесть человек. Бродский — поэзию, Соколов и Алешковский — прозу. Мирецкий — живопись. Я, как это ни обидно,— журналистику.
Зал на две тысячи человек был переполнен. Зрители разглядывали Барышникова. Каждое его слово вызывало гром аплодисментов. Остальные помалкивали. Даже Бродский оказался в тени. Вдруг я услышал, как Алешковский прошептал Соколову: «До чего же вырос, старик, интерес к русской прозе на Западе!» Соколов удовлетворенно кивал: «Действительно, старик. Действительно...»
Андрей Битов
В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии. И как-то раз он ударил поэта Вознесенского. Это был уже не первый случай такого рода. И Битова привлекли к товарищескому суду. Плохи были его дела. И тогда Битов произнес речь.
Он сказал: «Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала выслушайте, как было дело. Я расскажу вам, как это случилось, и тогда вы поймете меня. А следовательно — простите. Ибо я не виноват. И сейчас это всем будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело».
«Ну и как было дело? — поинтересовались судьи. — Дело было так. Захожу я в «Континенталь». Стоит Андрей Вознесенский. А теперь ответьте,— воскликнул Битов,— мог ли я не дать ему по физиономии?!..»
Лиля Брик
Самоубийство Маяковского остается для нас трагической загадкой. Многие обвиняют в его гибели Лилю Брик. Она была, что называется, гипотенузой любовного треугольника. Она наводнила дом сотрудниками ЧК. И так далее. Сама Лиля Брик распространяла другую версию.
По ее версии, у Маяковского было глубокое предрасположение к самоубийству. Что-то вроде маниакальной жажды смерти. Более того, Маяковский и раньше делал попытку самоубийства. Но револьвер с единственным патроном в барабане дал осечку. Лиля Брик выпросила этот патрон у Маяковского. Патрон был чем-то вроде доказательства ее невиновности.
Все это отмечено, увы, печатью дурного тона. Вообще на фоне чьей-то смерти катастрофически проявляется любая безвкусица. Недаром поэт Крученых говорил: «Умереть бы, если хватит мужества, со вкусом!»
Иосиф Бродский
Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся. Лежит Иосиф — бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты. И вот я произнес что-то совсем неуместное: «Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов...»
Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным. Вот я и сказал: «Евтушенко выступил против колхозов...». Бродский еле слышно ответил: «Если он против, я — за».
Свежие комментарии