ПЕСТРАЯ КРАСОТА Славен Господь, сотворивший столько пестрых вещей:
Небо синее в пежинах белых; форелей в ручье
С розоватыми родинками вдоль спины; лошадиные масти,
Россыпь конских каштанов в траве; луг, рябой от цветов;
Поле черно-зеленое, сшитое из лоскутов;
Для работ и охот всевозможных орудья и снасти. Все такое причудное, разное, странное, Боже ты мой!
Все веснусчато-крапчатое вперемешку и одновременно -
Плавно-быстрое, сладко-соленое, с блеском и тьмой, -
Что рождает бессменно тот, чья красота неизменна:
Славен, славен Господь. Проснусь - и вижу ту же темноту Проснусь - и вижу ту же темноту.
О, что за ночь! Какие испытанья
Ты, сердце, выдержало - и скитанья:
Когда ж рассвет? Уже невмоготу Ждать снова отступившую черту.
Вся жизнь - часы, дни, годы ожиданья;
Как мертвые листки, мои стенанья,
Как письма, посланные в пустоту. На языке и в горле горечь. Боже!
Сей тленный, потный ком костей и кожи,
Сам - жёлчь своя, и язва, и огонь. Скисает тесто, если кислы дрожжи;
Проклятие отверженцев все то же:
Знать лишь себя - и собственную вонь. Щеглы искрят, стрекозы мечут пламя Щеглы искрят, стрекозы мечут пламя;
В ущелье - камня раздается крик;
Колокола хотят, чтоб за язык
Тянули их, зовя колоколами; Всяк просит имени и роли в драме,
Красуясь напоказ и напрямик,
И, как разносчик или зеленщик,
Кричит: вот я! вот мой товар пред вами! Но тот, на ком особый знак Творца,
Молчит; ему не нужно очевидца,
Чтоб быть собой; он ясен до конца: Христос играет в нем и веселится.
И проступают вдруг черты Отца
Сквозь дни земные и людские лица. ФОНАРЬ НА ДОРОГЕ Бывает, ночью привлечет наш взгляд
Фонарь, проплывший по дороге мимо,
И думаешь: какого пилигрима
Обет иль долг в такую тьму манят? Так проплывают люди - целый ряд
Волшебных лиц - безмолвной пантомимой,
Расплескивая свет неповторимый,
Пока их смерть и даль не поглотят. Смерть или даль их поглощают. Тщетно
Я вглядываюсь в мглу и ветер. С глаз
Долой, из сердца вон. Роптать - запретно. Христос о них печется каждый час,
Как страж, вослед ступает незаметно -
Их друг, их выкуп, милосердный Спас. МОРЕ И ЖАВОРОНОК Вторгаются в уши два шума с обеих сторон,
Два голоса - справа, где лава морская кипит,
То с ревом штурмуя утесов прибрежных гранит,
То тихо качая луны убывающей сон, И слева, где с неба несется ликующий звон:
Там жаворонок, как на лебедке, взлетает в зенит
И, петлями песни с себя отрясая, гремит -
Пока, размотавшись, о землю не грянется он. Два шума, два вечных… О пошлый, пустой городок
У края залива! Погрязнув в никчемных делах,
Как можно не слышать ни волн окликанья, ни птах! Венцы мирозданья! Над вами еще потолок
Не каплет? Сливайся, о слизь мировая, в поток,
Несущий в начальную бездну расхлябанный прах. | СОКОЛ Господу моему Иисусу Христу Сегодня утром я приметил в вышине
Любимца утра, принца в пышно-розово-рябом камзоле.
Он, трепеща, на нитях солнечных над полем
Царил - он реял, крылья развернув, на воздуха тугой волне, Ликуя и кружа, как конькобежец, в не-
оглядности небес! И вдруг душа моя, дотоле
Робевшая, как мышь, очнулась поневоле
И страх перед тобой превозмогла вполне. О гордость, красота, паренье, хищный взор,
Сплотитесь! И огонь, что ветра поддувалом
В груди воспламенен, - жги, о мой командор! Плуг в трудной целине так вспыхивает яростным металлом.
Угль, гаснущий в золе, хладеющий костер -
Нахлыньте, вспыхните и золотым и алым! Весна и осень Маленькой девочке Маргрит, оттого ль грустна ты,
Что пустеют рощ палаты?
Что ложится, облетая,
Наземь крона золотая?
Ах, с годами заскорузнет
Сердце - в нем ничто не хрустнет,
Если все леса на свете
На клочки развеет ветер -
Лишь заплачут очи эти.
И тогда тебе, малютка,
Станет вдруг не жалко - жутко.
Скорбный разум угадает,
Что за червь его снедает;
И заплачешь ты сильнее,
Маргрит, девочку жалея. ГАВАНЬ (Монахиня принимает постриг) Мои глаза глядят
В тот край, где зной не жжет,
Где не сечет лица граненый град,
Где Божий крин цветет. Хочу уйти туда,
Где тихая лазурь
И в гавани зеленая вода
Не помнит бесов бурь. СВЕЧА В ОКНЕ Я вижу, проходя, свечу в окне,
Как путник - свет костра в безлюдной чаще;
И спиц кружащихся узор дрожащий
Плывет в глазах, и думается мне: Кто и какой заботой в тишине
Так долго занят, допоздна не спящий?
Он трудится, конечно, к славе вящей
Всевышнего, с благими наравне. Вернись к себе. Раздуй огонь усталый.
Свечу затепли в сердце. Холодна
Ночь за окном. Теперь начнем, пожалуй. Кого учить? Кругом твоя вина.
Ужель не сохранишь ты горстки малой
Той ярой соли, что тебе дана? ПАДАЛЬ Я не буду, отчаянье, падаль, кормиться тобой,
Ни расшатывать - сам - скреп своих, ни уныло тянуть
И стонать: Все, сдаюсь, не могу. Как-нибудь
Да смогу; жизнь моя родилась не рабой. Для чего ж ты меня тяжкой каменной давишь стопой
Без пощады? И львиную лапу мне ставишь на грудь?
И взираешь зрачком плотоядным, где жидкая муть,
И взметаешь, как прах, и кружишь в буреверти слепой? Для чего? Чтоб отвеять мякину мою от зерна, чтоб, смирясь,
Целовал я карающий бич, пред которым дрожим,
Чтоб, смеясь, пел хвалу раб ликующий, вдавленный в грязь. Чью хвалу? Сам не вем. Победил ли меня херувим?
Или я? Или оба? Всю ночь, извиваясь, как язь,
Я, бессильный, боролся впотьмах (Бог мой!) с Богом моим. **
**** |
Свежие комментарии